— Боже мой, какой ужас!!! — Марта Генриховна театральным жестом поднесла руки к лицу и покачала головой. — Так это вы так кричали, господин Важин? Вы и сейчас держите трость так, как будто хотите кого-то ударить. Какая невообразимая история. Бедный господин Кромов, вы чуть было не ударили его вашей ужасной тростью. Ну, кто бы мог подумать, что у меня в доме возможно такое?
Мне уже представлялся разговор на ближайшем местном чаепитии и выступление на нём нашей домохозяйки: «Представьте себе, один из моих постояльцев, тот, который военный инженер, набросился на другого, который из полиции, не узнав его в темноте, и чуть не до крови избил его своей тростью. Был такой грохот, такой крик, я от страха не могла сдвинуться с места. А всё потому, что домой приходят не ранее полуночи, что ни говори, но добропорядочные господа себя так не ведут», и прочее, и прочее.
— Ну что ж, приятного вам аппетита, господа, — сказала Марта Генриховна, — надеюсь, что оставшуюся часть ночи вы проведёте в более спокойной обстановке.
Мы с Кромовым кивнули ей в след.
— Ну, Важин, теперь ваша трость будет наводить ужас на весь околоток.
— Мне гораздо интереснее услышать ваш рассказ.
Кромов взял чашку чая, откинулся на спинку кресла и несколько секунд молчал, собираясь с мыслями.
— Слушайте меня, Важин, слушайте внимательно.
— Я весь само внимание.
— После того, как вы оставили меня на площади, я долго не мог решить, как нам исправить положение, в которое мы попали.
— Позвольте немного поправить вас. Оставил на площади звучит как-то не по-товарищески. Мне казалось, вы и сами не прочь были остаться в одиночестве, и я вам на тот момент был совершенно не нужен.
— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Кромов. — Там, на площади, я вспомнил одно обстоятельство. Я думаю, это и есть ключевой факт во всём этом деле, и, разобравшись с ним, мы разоблачим преступника, — Кромов снова задумался и сидел некоторое время, сдвинув брови. — Да, именно так!
— В знак своей решимости он даже стукнул ладонью по столу.
— Именно так, — повторил он, — просто не может быть иначе. То, что я вспомнил, так подействовало на меня, что я, как вы знаете, бросился домой, чтобы срочно посмотреть кое-какие ваши бумаги.
Кромов перегнулся через стол, взял пачку документов и протянул мне.
— Интересно, что же вас так заинтересовало, — проговорил я, перебирая листы, — здесь пара фотографий, сделанных на прошлых балах, данных князем Вышатовым, кое-какие памятные записи, сделанные нами на тех же балах, нет, я положительно не понимаю, что тут может быть полезного для нашего расследования.
— Давайте разберемся по порядку. Сколько времени вы регулярно посещаете балы, которые князь Вышатов устраивает от имени своего фонда?
— Около трёх лет.
— Как вы говорили, приёмы устраиваются два раза в год, значит, вы посетили Набережный дворец шесть раз?
— Да.
— И, как я помню, у вас всегда оставалось что-нибудь на память о прошедшем вечере. Вы показывали мне фотографии и что-то вроде памятных открыток, вот этих самых, которые мы сейчас держим в руках.
— Совершенно верно.
— Это что за фотография?
— Фотография участников первого из приёмов, на который я получил приглашение. Вот майор Головин из нашего гренадёрского полка, я с ним прослужил вместе все время, это — Сенявин, тоже служил со мной, Бодянский, Муравьёв, Гриневич, вот наш знакомый Федот Олсуфьев. Вам перечислять всех? Кое-кого я не очень хорошо помню.
— Они все ваши сослуживцы?
— Да, мы вместе служили.
— Я имел в виду, что Головин, Муравьёв, Олсуфьев — это ведь офицеры из вашего гренадёрского полка?
— Правильно.
— А кто эти господа, что стоят в первом ряду, на них незнакомая мне форма?
— Насколько я помню, тогда был наш полк и какая-то флотская бригада, да-да, тогда ещё среди них был один офицер, который мне что-то рассказывал о морской болезни.
— А из других полков были приглашенные?
— Нет.
— Хорошо, пойдём дальше. По-моему, это фотография с предыдущего бала?
— Да. Того, что был осенью. Из наших тут почти те же самые, что и на предыдущей фотографии, а это наши соседи из Брянского пехотного. Мы называли друг друга соседями, потому что квартировали рядом.
— Я помню, вы мне рассказывали об этом. А из других полков кто-нибудь был?
— Нет.
— Я посмотрел эти бумаги, тут памятные открытки, на одной, видимо, какая-то шуточная песня, под которой вы все подписались…
— Да-да, однажды Муравьёв сочинил на многих из присутствующих шутливые эпиграммы, и, чтобы не забыть, многие их записали.
— Я вижу, что в памятных открытках опять-таки подписи ваших сослуживцев, героями эпиграмм, насколько я понимаю, тоже являются ваши однополчане.
— Дайте-ка посмотреть, — я пробежался глазами по тексту, — да, тут все наши из гренадёрского полка.
— Из всего этого я заключаю, что фонд князя Вышатова собирал в один день офицеров из одних частей, сегодня, например, ваш полк и флотская бригада, завтра ещё кто-то и так далее, ведь он дает по два-три бала подряд, верно?
— Да. Вы же сами знаете, что завтра, в Набережном дворце будет такой же приём, который, если мы не найдём алмаз, может закончиться весьма печально для его превосходительства.
— А теперь я вас спрашиваю, Важин, что же случилось сегодня?
— В каком смысле?
— Почему вы оказались на балу сегодня? Должен вам сказать, что перед тем как поехать домой с площади, я обошёл дворец и зашёл со двора в людскую. Там я встретил Дуняшу, и попросил её оказать мне одну услугу, сказав, что это нужно для дела, которое я расследую для её хозяина. Она согласилась мне помочь. Я сказал, что хочу посмотреть на списки приглашенных назавтра и послезавтра. Дуняша сказала, что списки Брюсов положил в прихожей, и она сможет мне их принести, только ненадолго. Я переписал список в свою записную книжку. Послушайте. Тех, кто был сегодня, я перечислять не буду. Приглашенные на двадцатое, то есть на завтра, здесь — сплошь незнакомые или малознакомые мне, да я думаю и вам, имена. Далее. Приглашенные на двадцать первое, то есть на послезавтра: Головин, Сенявин, Бодянский, Муравьёв, Гриневич…